понимаешь?
Она прислонилась головой к прозрачному барьеру, долго вглядывалась в меня, усталая и похудевшая. Ей наверняка было труднее, чем мне.
– Ты не выполняешь свои обещания, Эли…
– Ты о чем?
– Ты обещал относиться ко мне и Астру как ко всем другим.
– Я этого не обещал, Мери. Ты настаивала, но я не обещал. И ты сама нарушаешь собственные обещания, ты ведешь себя иначе, чем другие. Возьми пример с Осимы и Ромеро.
– А ты посмотри на Эдуарда. Он тоже не ест, Эли!
– Не мучайте меня хоть вы! – попросил я и лег, отвернувшись.
Она тихо отошла. Потом я видел, как она ела, Камагин тоже принялся за еду. Я сделал вид, что сплю, и так хорошо притворился, что и вправду заснул.
Вскоре я понял, что спать в часы общего бодрствования – это лучший способ. Вначале я делал усилие, чтобы задремать, но потом сон стал приходить, когда был нужен. Скорее всего это было забытье – я просто выключал сознание. На минуты, на часы – на сколько было нужно.
Я слышал, что голодающие представляют себе еду – и распаляются до исступления. Меня не влекли картины пиршеств и обжорства. И муки жажды тоже, по-моему, преувеличены бесчисленными рассказами, сохранившимися в человеческой памяти.
Зато меня посещали иные видения, и они становились все ярче.
Я опять увидел странный зал с куполом и полупрозрачным шаром и бегал вдоль его стен. На куполе разворачивались звездная панорама, и среди неподвижных светил снова мчались искусственные огни, и я знал, что каждый огонек – корабль нашего флота, штурмующего Персей. Я всматривался в огни звездолетов: вначале их движение было непонятно, потом до меня дошло, что они охотятся за темными космическими телами вне теснин Персея: Аллан подтягивал захваченные шатуны к скоплению, заканчивая подготовку к их аннигиляции у неевклидова барьера, чтобы ворваться внутрь вместе с новосотворенным пространством.
– Я еще раз побывал в галактической рубке разрушителей, – сказал я Ромеро.
Он печально и испытующе посмотрел на меня.
– В древности многие психологи считали сновидения исполнениями желаний, обуревающих людей в реальной жизни. Надо признать, друг мой, что ваши видения хорошо копируют ваши желания.
Боевая рубка приснилась мне один раз, зато Великого разрушителя я видел часто. Он появлялся, окруженный сановниками, среди них был и Орлан, докладывавший собранию, как ведут себя пленные.
Фантазия моя придавала разрушителям такой диковинный облик, они были так бредово фантасмагоричны, что ни до, ни после я не находил похожих среди реальных врагов.
Ромеро пишет в отчете, что своими видениями я иронизировал над врагами и вообще ирония – характерная форма моего отношения к действительности. Возможно, это и так, но сам Великий разрушитель и Орлан являлись ко мне в привычном нам виде, призрачно копирующем людей. Остальные, правда, были удивительны и разнообразны.
Одни были похожи на древние шкафы, у других, когда они начинали говорить, вместо голов распускались пышные кроны – и они становились чем-то вроде земных деревьев, третьи, когда к ним обращался властитель, растекались, их речь в полном смысле слова текла – то мутным, то красноватым, то голубым ручейком, клокочущим, извивающимся, и все вглядывались в их пенящиеся слова – а потом, замолчав, они спокойно стекались назад, снова становились телом, и тело, малоприметное, серенькое, скромно стиралось где-нибудь в уголке среди прочих сановников.
Но красочней всего были «взрывники» – так я назвал этих диковинных существ, разлетавшихся огненным веером, когда на них падал взгляд Великого разрушителя. Очевидно, сами по себе они были столь невыразительны, что глаз на них не задерживался. А речь их была так феерична, ответы сыпались такими пылающими комьями, что я сжимался в своей клетке, боясь, что меня опалит огненным словом.
И облик сановников Великого разрушителя, и способы их общения были так невероятны, что я все чаще думал: уж не схожу ли я с ума?
Однако было нечто, что удерживало от этого вывода. Тело мое слабело, но дух оставался ясным, все остальное, кроме бредовых видений, было реальным: я различал вещи и друзей, вещи не меняли своих естественных форм, друзья говорили со мной, я отвечал, ни один не засомневался в разумности моих ответов, беседы наши шли как обычно, только становились короче: мне все труднее было говорить.
И еще одно, тоже важное обстоятельство. Безумной была внешность сановников Великого разрушителя, но не сами дискуссии. Тут все было логично. Я и мои помощниками, попади мы в аналогичное положение, рассуждали бы похоже – говорю о фактах и логике, но не о способе передачи информации.
– Вы сказали, что сон некогда рассматривался как исполнение желания? – как-то сказал я Ромеро и даже, собрав все силы, тихо засмеялся. – Я все больше убеждаюсь, что это так. Во сне я неотвратимо одолеваю наших врагов.
С некоторых пор Ромеро стал иначе относиться к моему бреду: теперь не было дня, чтобы он не поинтересовался, что я видел во сне.
– Я попрошу вас, дорогой друг, и впредь рассказывать ваши видения в мельчайших подробностях, – сказал он.
– Ищите развлечений? – Не знаю, уловил ли он обиду: мой голос был так слаб, что стирались все интонации. – Или вам нужна дополнительные сведения о моем душевном состоянии?
Он покачал головой.
– Ваши видения больше похожи на информацию – фантастически, правда, искаженную, но о реальных событиях, – чем на порождение болезненного бреда.
– Они порождены ежедневными вопросами Орлана, Павел. Чем я еще могу отплатить врагам, если не повторяющимся бредом об их неизбежной гибели?
Я ненавидел Орлана. Он ежедневно обрисовывался около моей клетки. Он стоял, полупрозрачный, неподвижный, лишь шея неторопливо вытягивалась, унося голову вверх, и бесстрастно интересовался:
– Тебе еще не хочется смерти, человек? Надеюсь, тебе плохо?
Я смотрел на его безжизненное лицо и весь накалялся.
– Мне хорошо. Ты даже вообразить не можешь, остолоп, как мне хорошо, ибо я до своей кончины еще увижу твою гибель, гибель твоего властителя, гибель всех его прихлебателей. Передай своему верховному чурбану, что я бесконечно радуюсь жизни.
Орлан со стуком вхлопывал голову в плечи и исчезал.
12
А затем произошел перелом – я помню его во всех подробностях. Вечером, перед ужином, я приказал себе уснуть, а когда очнулся, была ночь и все спали. Я сел – встать и пройтись по клетке, как делал еще недавно, не было сил.
Не открывая глаз, я вслушивался в сонное всхлипывание, шуршание поворачивающихся тел, храп мужчин, развалившихся на спине, свист носов тех, кто разлегся на боку… В последнее время я стал хуже видеть, к тому же в ночные часы самосветящиеся стены тускнели. Зато